"(с) многа букафф"Сначала все было просто. Племя мумбо-юмбо, одержавши окончательную победу над соседним племенем трох-тибидох, побежденных вырезало под корень, независимо от пола и возраста, решительно, окончательно и бесповоротно.
Несколько позже выяснилось, что побежденные еще могут пригодиться, как то: для жертвоприношений (в т.ч. с последующим употреблением в кулинарных целях), для укомплектования гаремов, а также для исполнения непривлекательных работ.
С заменой всенародного ополчения на профессиональную дружинушку хоробрую, деятели которой профсоюза еще не изобрели и потому единственным способом добиться повышения зарплаты была возможность перехода от одного князя к другому, возник рыцарский обычай щадить побежденного в надежде на выкуп, а также с учетом того, что сегодняшний противник может завтра оказаться коллегой. Естественно, вскоре под защитой этого негласного соглашения кроме самого воина оказались и члены его семьи. На прочее же гражданское население рыцарское отношение не распространялось. Оно рассматривалось как законная добыча.
С заменой дружинушки хороброй на всеобщую воинскую повинность исчезло принципиальное различие между теми гражданскими, что годились в добычу, и теми, за кого было кому отомстить. С этого времени мародерство стало считаться преступлением. Случилось это не раньше 18-19 века, но джентльменское соглашение о защите штатских не продержалось долго, ибо в 20 веке выяснилось, что из потенциального объекта грабежа и насилия превратилось гражданское население в тыл своей армии.
Современная армия без тыла не воюет. Без тыла ей и стрелять нечем, и кушать нечего, а стало быть, лишивший противника тыла и боеспособности вскорости его лишит. Потому-то и завыли во время Второй мировой сирены над городами Европы:
Граждане, воздушная тревога!
Граждане, не бойтесь ради Бога!
Юбки-трусики берите
И в убежище бегите.
Вот что сделал Гитлер – паразит!
Ну, паразит-то точно паразит, потому как начал все-таки он, но эффективность этого приема прочие участники усекли быстро, а там уж пошло-поехало: Герника, Ковентри, Дрезден, Хиросима... Все, что было сказано по поводу безнравственности такого способа ведения войны, я уже прочитала, вы, надеюсь, тоже, так что можно не повторять, а сразу обобщить: Безнравственно воевать с теми, кто не может себя защитить.
Звучит красиво, но вот ежели поближе приглядеться... Что значит "не может защитить"? От данного конкретного оружия? Но тогда и пехоту вражескую бомбить безнравственно, ибо от самолета защититься она не может, а может только спрятаться в блиндаж (так есть же и у штатских бомбоубежища!). И неизвестно еще, для самого-то летчика кто опаснее – пехотинец в поле или работяга, что в цеху для зениток снаряды точит.
Однако, воюет-то летчик не лично за себя, а воюет он за свою армию, за своих, например, пехотинцев, которым надо помочь с вражеской пехотой управиться, за своих танкистов, что скорее в живых останутся, если он, летчик, рабочих вражеского танкового завода загонит в бомбоубежища или даже под завалами похоронит... "Беззащитных" этих жалеть - значит на смерть выдавать своих боевых товарищей. Третьего не дано.
Выходит, что солдат своих обрекать на гибель, своих тыловиков подвергать страданиям и опасности, да, наконец, ставить под угрозу и самую победу – т.е. свободой, а то и выживанием собственного народа пренебречь – не безнравственно, а безнравственно только бомбы сбрасывать на вражеский тыл, который самоотверженно трудится – все для фронта, все для победы. Интересная теория, правда?
Еще интереснее будет, однако, уточнить, что теория эта сравнительно молода. У генералов Второй мировой мозги еще не были набекрень, воевали так, чтобы победить, и в конце концов победили. А началось это все... началось... да, пожалуй что, началось с Вьетнама.
Лет эдак с десяток тому назад довелось мне общаться с одной очень левой европейской компанией. И была в ней одна вьетнамка, немолодая, но симпатичная. Вот, значит, разговорилась я с ней, да и спросила, кто же, в конце концов, у них тогда начал ту самую знаменитую войну. Первые три минуты она вопроса моего понять не могла, потому что «ну кто же этого не знает»… У них-то, во Вьетнаме, вероятно, и вправду так, а вот для человека, который за той войной только по СМИ следил, вопрос естественный, потому что именно его-то все СМИ старательно задавать избегали. Да, так вот – начала ту войну регулярная армия Северного Вьетнама. Вторглась она в Южный, только и всего. А американцы пришли на выручку союзнику, но…
…Ну не надо, не надо мне рассказывать про «прогнивший марионеточный режим» - мало ли, где чего прогнило. В России сейчас, может, коррупции больше в разы, но это, согласитесь, еще не причина, чтобы на нее нападать и на территорию вторгаться. Не знаю, как у них там, на севере, об эту пору было насчет взяток, но насчет расстрелов или, там, концлагерей югу, понятно, во сне такое не снилось. Так вот, при таком раскладе, говоря словами И. Бродского, «ворюги мне милей, чем кровопийцы».
Америка, стало быть, попыталась было защитить дружественных ворюг от враждебных кровопийц. Технические возможности у нее для этого были, но… По всему миру поднялся страшный шум. Можно подумать, что прогрессивная общественность до той поры представления не имела, что на войне убивают, причем, далеко не всегда – военных. Что если противник засел в деревне, надо его оттуда выковыривать всеми имеющимися средствами, не задумываясь особо, что останется в результате от деревни. ТАК НАДО – и только так. Иначе будет плохо.
Причем, хуже всех будет тем самым «ни в чем неповинным мирным жителям», горькую участь которых так пламенно оплакивают господа гуманисты. Потому что после войны, даже самой кровавой, все-таки наступает мир. И чем раньше наступит он, тем меньше, в конечном итоге, будет смертей… Конечно, только при условии, что победителями окажутся «ворюги», с «кровопийцами» во главе в мирное время страдать будет население хуже, чем от всякой войны. Но такие соображения, как показывает опыт, для прогрессивной общественности роли не играют. Для нее, то есть, для общественности, существуют только те страдания, которые она по телевизору видит, а которых не видит – те и не в счет.
Если разом выжечь деревню с врагом напалмом, то враг, наученный горьким опытом, в другую деревню уже и не пойдет, а пойдет блиндажи себе рыть, в которых отсидеться сподручнее. А если деревню пожалеть, то завтра жертвами станут десятки и сотни других деревень, и будут они в вечном страхе, под непрерывными перестрелками, и каждый день будут гибнуть в них люди, и за годы, которые война эта будет тянуться, погибнет их гораздо больше, чем погибло бы в той деревне одной. Рубить кошке хвост по частям – занятие ужасно неблагодарное. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Но ведь в телевизоре-то все это не разглядишь…
В итоге несчастные «мирные жители», поняв, что американцы от избытка сочувствия к ним от вьетконга защитить их решительно неспособны, воленс-неволенс в этом самом вьетконге признают единственную законную власть. Американцы же, такое увидевши, зададут себе неизбежно вопрос: «За что воюем?». А победивший вьетконг урок правильной стратегии всем будущим агрессорам преподаст. Вьетнамская война начиналась как классическая война «фронта и тыла», а вот заканчивалась она уже как война нового типа, назовем его условно «война заложников».
Главную роль в ней играет вышеуказанная «прогрессивная общественность», выступающая ВСЕГДА на стороне агрессора. Причем, учите, вполне бескорыстно. Не интересует ее вовсе, кто он, чего добивается, что и кому принесет его победа. Уж он-то, агрессор-то, позаботится, чтобы последствия, во всяком случае, в телевизор не попали, зато со всех сторон, подробно и основательно в телевизоре должен быть освещен сам процесс. Крупным планом – заложники с их страданиями. Лучше всего смотрятся несовершеннолетние, но и дамы тоже неплохо. Пусть простирают с экрана руки, молят о помощи, погромче пусть проклинают негодяев и черствых эгоистов, что не согласны немедля покориться агрессору ради спасения их невинных жизней.
И конечно же жизни тут же спасают любой ценой, с торжеством предъявляя граду и миру новообретенные шашечки и под сурдинку соглашаясь уже никуда не ехать. В телевизоре-то ведь не видно, что это была безоговорочная капитуляция, что признав себя побежденными отныне безропотно будут они агрессору уступать все, чего не захочется: права и свободы, территории и народы, да еще по мелочи там – с утра на опохмелку... Идя сегодня на уступки ради спасения одного, завтра десяток жертв поимеем – чем невинней, тем лучше.
За невинными-то телохранители не ходят по улицам, куда как просто их захватить. Еще сподручнее – оптом брать: целыми самолетами, школами, деревнями или даже странами. Сейчас вот, к примеру, у нас на глазах берут Ливан. А ливанцы даже особенно и не возражают, потому как понятно, какая власть сегодня – взаправду власть. Прочие-то все их давным давно кинули, поскольку не в силах были дольше по телевизору их страдания наблюдать и перевели поскорее эти страдания в пространство внетеливизионное, где никому они уже не помешают. И так всем было хорошо, но тут пришел Израиль и все опошлил.
Теперь угрожает Хизбалла, что если не дадут ей израилитян убивать спокойно, так она ливанских детишек по полусотне в день прямо перед телекамерами под израильские бомбы станет кидать, а коли бомбы не случится, так и сама не хуже повзрывать их сумеет. Понятно, что все прогрессивное человечество вопит уже гласом велиим: "Ой, не надо, не надо! Что хотите – все берите! Мы ли вам вьетнамцев не пожертвовали, кампучийцев не кинули, сербов не скрутили? Дык неужто жидов каких-то недорезанных пожидимся отдать? Да и с Ливаном что угодно делайте, хоть по тыще в день режьте! Но – умоляем: только не в телевизоре!"
Казалось бы, всякому психически нормальному индивиду без очков должно быть видно, что так не выиграть войны. Что в том же Ираке, в заботе, как бы, под неусыпным телеоком, не отдавить ненароком мозоль "мирному населению", это самое население, под сладкие слова о "демократии" фактически выдали на расправу соперничающим разбойничьим бандам, так что уже впору по Саддаму вздыхать, при котором, по крайней мере, ясно было, чего от тебя хотят, а с этими сам черт не разберется. Взрывы по рынкам да улицам чуть что не каждый день, число жертв давно уже превысило количество "невинных", что неизбежно пострадали бы при уничтожении виновных. ...Ан нет, нельзя так-то... демократия не велит. Можно только и исключительно сесть за стол переговоров, дабы торжественно объявить бандитам, что все готовы отдать. Другого выхода нету.
...Во как! Во времена Второй мировой другой выход вроде как бы и был, а начиная с вьетнамской – исчез, только его и видели. Да как же так? Куда ж вы удалились? Ну, тут большим Шерлок-Холмсом быть не надо. Любой Ватсон припомнит без труда, что именно на вьетнамскую ту войну пришлось в истории Запада событие, именуемое условно "шестьдесят восьмой год". Почти бескровной была та революция, но сколько крови из-за нее пролилось с тех пор, а сколько еще прольется...
И не рассказывайте мне пожалуйста, что это все в заботе о малых сих, из уважения к святости человеческой жизни. Вы же пальцем не шевелите, чтобы этих малых из рабства вызволить, чтоб ее, святую, защитить от убийц. И даже страх за собственную шкуру, что вам определенно не чужд, не есть объяснение, ибо голову в песок от страха прячет только нормальный страус. Нормальный человек от страха защищает себя и свою семью, а иногда даже и других, кто послабее. Технические возможности это сделать у вас есть, причем даже без особого риска. Настоящей причины ужаса вашего никогда вы не назовете, не то что мне не сознаетесь, а даже самим себе.
Причина в том, что несовместим этот выход с самым главным, самым вам дорогим завоеванием шестьдесят восьмого. Вы ошибочно зовете его свободой, но свобода – это выбор и согласие на его последствия. Ваш же идол именуется правильно "БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ", права без обязаностей, вечное детство, выпадение из причинно-следственных связей.
Ребенок живет минутой, впечатлением, которое вскоре вытеснится другим. Прошлого он не знает, о будущем может только мечтать. Взрослый помнит прошлое, сравнивает его с настоящим, прогнозирует будущее, принимая решения и планируя поступки. Ребенку для полного счастья достаточно шашечки нарисовать и побибикать, ехать может быть надо только взрослому.
Взрослый человек знает, что бывают на свете вещи трудные и опасные, но неизбежные. Есть болезни, что не излечить без операции, есть ситуации, где не обойтись без войны. Ребенок же отталкивает ложку с горьким лекарством и не входит в комнату, где на подушке вышит страшный сыч.
Взрослый человек понимает, что если ты войну проиграешь, то ее выиграет враг. Соответственно, с учетом последствий. Но ребенок думать об этом не обязан. Ребенок может себе позволить сучить ножками и вопить: "Низя-а-а! Не хочу-у-у! Бою-у-у-усь! Перестаньте, прекратите немедленно! Негуманно, несправедливо-о-о! А-а-а!"
Бунт 68-го был взрывом ненависти к родителям, к старшему поколению за то, что учат, требуют, заставляют взрослеть. С момента победы этого бунта ни одна страна Запада не выиграла ни одной войны и никогда ее не выиграет, потому что воюет не так как надо, чтобы победить. Пушки стреляют, ракеты летают, танки туда-сюда катаются – шашечки, стало быть, на месте. А что не едем никуда... ну так, в крайнем случае, всем хором побибикать можно.
(с) kassandra1984.livejournal.com/3376.html